«Солдатские письма»

Газета «Новая Колыма»

от 21 февраля 1977 года

Короткие минуты между боями, на отдыхе, на из­лечении после ранения мысли советских солдат вновь и вновь возвращались в далекий тыл, где остались их матери, жены, сестры и братья. В минуты за­тишья или на госпитальной кой­ке набрасывались скупые слова правды о грозных днях войны.

До нас дошли эти совершен­но особые документы войны — солдатские письма. Сегодня они для нас — летопись, хро­ника боевых событий, верный барометр морально-политиче­ского состояния войск и совет­ского тыла во время войны. В простых и человечных доку­ментах, как в чистом источни­ке, отражены подвиги и ратный труд бойцов, радость побед и боль потерь...

А были и такие письма: «Милая Тонечка! Я не знаю, прочитаешь ли ты когда-нибудь эти строки! Но я твердо знаю, что это мое пос­леднее письмо. Сейчас идет бой — жаркий, смертельный. Наш танк подбит. Кругом фа­шисты. Весь день отбиваем ата­ки. Сегодня шестой день войны. Мы остались вдвоем — Павел Абрамов и я. Ты его знаешь, я тебе писал о нем. Мы не дума­ем о спасении своей жизни. Мы воины и не боимся умереть за Родину. Мы думаем, как бы по­дороже немцы заплатили за нас, за нашу жизнь... Я сижу в изрешеченном и изуродованном танке. Жара не­выносимая, хочется пить. Воды нет ни капельки. Твой портрет лежит у меня на коленях. Я смотрю на него, на твои голу­бые глаза, и мне становится легче — ты со мной. Мне хо­чется с тобой говорить, много- много, откровенно, как раньше, там, в Иваново... Когда наш танк впервые встретился с врагом, я бил по нему из орудия, косил пуле­метным огнем, чтобы больше уничтожить фашистов и приблизить конец войны, чтобы скорее увидеть тебя, мою дорогую. Но мои мечты не сбылись. Танк содрогается от враже­ских ударов, но мы пока живы. Снарядов нет, патроны на исхо­де. Павел бьет по врагу при­цельным огнем, а я «отдыхаю», с тобой разговариваю. Знаю, что это в последний раз. Сквозь пробоины танка я вижу улицу, зеленые деревья, цветы в саду яркие-яркие. У вас, ос­тавшихся в живых, после вой­ны будет такая же жизнь — яр­кая, красочная, как эти цветы, и счастливая... Ты не плачь. На могилу мою ты, наверное, не придешь, да и будет ли она — могила!..».

У Павла Абрамова и Алек­сандра Голикова есть могила. Их поединок с врагом видели местные жители, которые по­том рассказали:

«Со всех сторон по танку би­ли пушки и пулеметы. Когда от вражеской пули погиб один то­варищ, другой продолжал не­равный бой. Вышли снаряды и патроны. Оставшийся в живых танкист поджег танк и тоже был убит». Но теперь на этом месте установлен обелиск. На нем на­всегда запечатлены имена ге­роев.

Вот такие письма читались со сцены Дома культуры сов­хоза «Среднеканский». На ней были красочно оформлены сло­ва М Горького: «Пусть же их имена вечно прибудут с нами как лучи солнца, рождающие радость, жизнь, красоту и сво­боду».

И мы подумали: сколько же героев известных и неизвест­ных создавали своими письма­ми, как и Саша Голиков, ге­роическую летопись войны! Их немало приходило с фронта и в далекий Сеймчан, писем бой­цов, оставивших здесь, на ко­лымской земле своих родных и близких. Они печатались на страницах газеты «Металл—Ро­дине», выходившей тогда в Сеймчане.

Пишет Герой Советского Со­юза Александр Липилин кол­лективу горняков Юго-Запада:

«Меня иногда спрашивают, когда я начал воевать с фаши­стами! С этого и начну. Защи­щать нашу Родину я поднялся в воздух в четыре часа утра 22 июня 1941 года. Мы стояли у западной границы. С тех пор мною лично и совместно с друзьями уничтожено более 15 вражеских самолетов.

...Вражеский бомбардиров­щик «Ю-88» шел с полной наг­рузкой к одному нашему важ­ному объекту. Я поймал его в облаках и тотчас убил двух стрелков. Подошел ближе к са­молету врага. Видно было, как обезоруженный летчик, упер­шись в бронеплощадку, ждал, когда я дам очередь по нему. Но пока я гнал врага, штурман стащил убитого стрелка и, усевшись на его место, начал стрелять. Этого я недоучел – был первый период войны. Но сманеврировав, я дал очередь по хищнику. Задымил правый мотор. Вскоре от перегрузки и от больших оборотов (противник пытался удрать) отказал второй мотор вражеского самолета, и он грузно врезался в берег реки. Тут только я заме­тил, что у моего самолета пов­режден бензобак и масляные баки. Однако никаких ослож­нений это не вызвало. Через день машина снова была в по­лете.

...Это было задолго до на­лета фашистских стервятников на Москву, в июле 1941 года. Мне сообщили по радио о бом­бардировщике, пытавшемся пробраться в облаках к столи­це. Я поднялся на девять ты­сяч метров, поймал врага и бил неотступно до тех пор, пока он не врезался в болото. Оказа­лось, это был разведчик. Эки­паж состоял из полковника, майора и двух капитанов.

...Был случай, когда меня подбила вражеская зенитка и я спустился с парашютом израненный и обгоревший. Несколь­ко дней пролежал в болоте, пока меня не подобрали парти­заны. Вернувшись из вражеско­го тыла, я узнал, что правитель­ство присвоило мне звание Ге­роя Советского Союза. Узнал я это из телеграммы Анисьи Андреевны — матери своей. Она услышала эту весть по ра­дио. Первая узнала мать и о награждении меня еще ранее орденом Ленина.

Наш героический советский народ разгромит ненавистные банды. Час этого разгрома недалек. Будем же общими усилиями ковать победу. Товарищи горняки Юго-Запада, давайте больше смертоносного металла фрон­ту».

Разве можно победить народ, который состоит из таких лю­дей, о которых пишет Семен Мицель в Сеймчан. Он перенес тяжелые дни отхода наших войск в первые дни войны.

«Мы шли пешком по украин­ской земле вглубь страны. Нас было одиннадцать человек. 29 августа 1941 года мы попали в немецкое окружение. Меня и моих юных друзей схватили па­лачи — гестаповцы. Через не­сколько дней нас по одному начал вызывать немецкий офи­цер. Он склонял каждого из нас стать изменником родины. Ни обещание вознаградить нас, ни угрозы — ничто не могло сломить духа комсомольцев. Очередь дошла и до меня. Ге­стаповец предложил подписать вместе с десятью юношами со­стряпанное фашистами обраще­ние ко всем комсомольцам Со­ветского Союза. Понятно было, что это за обращение. Пятерых моих друзей рас­стреляли. Остальных, видимо, решили пытать дальше. Однако в планы гестаповцев внесла серьезные коррективы Красная Армия, освободившая город, где мы были обречены. День нашего освобождения я считаю днем моего нового рождения. Скоро я вылечусь и обязатель­но пойду в артиллерийское учи­лище, куда меня зачисляют. Я не останусь в долгу перед эти­ми бессердечными, жестокими и жадными палачами».

И действительно, советские люди не остались в долгу. Ты­сячи, миллионы захватчиков на­шли свои могилы на нашей зем­ле, потому что на ее защиту встали такие патриоты, как Иван Соловьев. О потере сво­его лучшего друга пишет в Сеймчан Т. Г. Зайцевой — кас­сиру стройконторы — Надя Самсонова:

«Ты знаешь, тетя, Ивана Со­ловьева, который всегда дру­жил с нашими Севой и Ваней. Во время войны он—военный врач — попал в плен к немец­ким разбойникам.

— Ты лечил партизан! — спрашивали фашисты у Соло­вьева.

— Да, лечил! — отвечал пат­риот.

Тогда враги вывернули Соло­вьеву ноги и руки, а на груди выжгли крест. Перед тем, как его сразили вражеской пулей, он крикнул им в лицо:

— Всех не перестреляете! Нас много! За меня отомстят чудо-богатыри — советские во­ины!

Вот какой герой Ваня Со­ловьев».

 «Дорогая мама! — пишет фронтовик Борис Егере в Сеймчан своей матери — Ксении Михайловне. —В перерыве между боями пишу тебе, моя един­ственная, родная, это коро­тенькое письмецо о том, что то доверие, которое оказала нам Родина — с оружием в ру­ках защищать ее честь и независимость — я и мои боевые товарищи оправдаем. Обо мне не беспокойся, мать, жив буду —увидимся, погибну—так толь­ко смертью героя. Но я не со­бираюсь умирать. Наоборот. Я уничтожу много врагов, а сам вернусь к тебе с победой...».

Мы не знаем о дальнейшей судьбе Бориса Егерса. Возмож­но, кто-то из сеймчанцев пом­нит его семью, знает о фрон­товике.

А вот письмо летчика-истре­бителя Владимира Углянского горнякам Юго-Запада, озаглав­ленное «Таран». Он пишет:

«Как ни различны назначения летчика и горняка, но мы с вами делаем одно общее дело: вы добываете металл, а мы этим металлом истребляем не­мецко-фашистских захватчиков.

С группой истребителей я со­провождал штурмовики. Пока на шоссе между Изюмом и Барвинково они делали свое дело, а мы прикрывали их сверху, появились десять «Юнкерсов»-пикировщиков.

С четырьмя самолетами то­варищей я завязал бой с бом­бардировщиками. Быстро сбил ведущего, мои товарищи—еще две вражеские машины.

За двадцать минут боя не­мецкие летчики потеряли еще два самолета. Но в это время подошло новое звено враже­ских истребителей. Боеприпасы у нас вышли, я подал команду выходить из боя. Но одновре­менно с этим оторвал от строя одну из вражеских машин и ре­шил ее сбить.

Враг пытался уйти, но я не давал возможности уда­литься и, зайдя к нему в хвост, через несколько секунд отсек ему хвостовое оперение. Стервятник сразу зашел в штопор, а я – в резко отрицательное пикирование, из которого, обычно, выхода нет. Оставалось десять — пятнад­цать метров до леса, когда я все-таки выровнял самолет. Хотя и с большим трудом, но дотянул до своего аэродрома. После ремонта я сбил оче­редного «Мессершмитта-110». Это был четвертый самолет в 1942 году. Таков мой боевой отчет горнякам Юго-Запада».

Безусловно, такие письма поднимали настроение труже­ников тыла, воодушевляли их на рекорды в труде. Фронт и тыл крепили связь письмами, сообщениями о своих боевых и трудовых успехах. Это тесное содружество приблизило час победы. И она пришла, но мно­гие тысячи адресатов были вы­черкнуты из жизни. Остались их письма нам в наследство, как реликвия боевой славы, му­жества и несгибаемости совет­ского человека.

В. МАРКОЗОВ.