К ПОЛЕТАМ ГОДЕН

 

 Из глубин памяти.

Проходят дни, недели... Лет­чик Тюрин надеется, ждет от­вета. А у нас еще ни малей­шей зацепки. Архивы госпита­ля, где он проходил лечение, давно уничтожены. Врачей тех лет никто не помнит. Уда­стся ли их разыскать? А если и удастся, вспомнят ли они одного из сотен своих подо­печных? Ведь сорок лет про­шло. В каких глубинах памяти надо покопаться, чтобы извлечь из нее хотя бы намек на со­бытия давно минувших дней! И вновь уходят запросы. В архивы и адресные столы, к ветеранам и следопытам. В Москву и Ригу, Минск и Орел, Алма-Ату и Ашхабад, Днепро­дзержинск и Днепропетровск, всех  и    не    перечислишь.

И вот у меня в руках - документ, первая ласточка нового поиска. Это летная ха­рактеристика на пилота чет­вертого перегоночного полка 1-й Краснознаменной перего­ночной авиадивизии Петра Ивановича Тюрина. Скупая, по-военному лаконичная, но уже на многое проливающая свет.

«На трассу прибыл в августе 1942 года. За время пребыва­ния на ней перегнал 223 са­молета. Налетал 1533 часа. Как летчик, подготовлен отлично. Слепая подготовка от­личная. Может летать в слож­ных метеоусловиях. В 1942 году потерпел аварию на аэродроме Уэлькаль в слож­ных метеоусловиях (туман). После аварии налетал 1398 часов, из них на истребителях 900 часов. Летает отлично, жалоб на усталость в дли­тельных перелетах не наблю­далось. Пилотаж в зоне на са­молете Р-63 (Кингкобра) выполняет отлично. В строю (летном) ходит отлично. Всего с момента окончания школы налетал 2695 часов, слепого полета 239 часов, ночью 91 час. Ле­тает на самолетах У-2, Ут-2, Ут-1, Р-5, СБ, Р-6, И-153, И-16, Як-1, ЛаГГ-3, Р-39, Р-40, Р-63, Си-47, АТ-6. Состояние здо­ровья хорошее, физически развит хорошо. По своим летным качествам может быть использован в истребительной авиации ВВС Красной Армии. Командир эскадрильи полков­ник Зорин. 19.10.45 года. До­бавление: тов. Тюрина целе­сообразно использовать в бомбардировочной авиации, как имеющего большой опыт в продолжительных (до 5 и более часов) полетах в слож­ных метеоусловиях. Летает отлично. Дисциплина отлич­ная. Здоровье хорошее. Ко­мандир 1-й Краснознаменной перегоночной авиадивизии ге­нерал-майор авиации Мельни­ков».

Итак, пока все сходилось. Был Тюрин на трассе. По­терпел аварию. Вот только почему в документе она да­тирована 1942 годом, а в письме Тюрина 1943-м? Опи­ска? Возможно. И тут прихо­дит новое письмо от Петра Ивановича, уже в ответ на наше.

«Чкаловское    летное    воен­ное  училище   я   окончил   в 1940 году.  Закончил   отлично,   и   нас, шестерых    младших    лейтенан­тов,    направили    инструкторами в    Краснодарскую      школу    пи­лотов.     Работал     там   по   1942 год,   выпустил   две   группы   уч-летов.    Дел   было много.   С ут­ра    и    до  вечера - полеты. Усталости        нет,        есть    одно удовлетворение:    я    -  летчик, летаю и  учу, как   когда-то учили   меня.   Мой   УТ-2   не зна­ет    покоя.    Мотор,    перегретый режимами,    шипит  как      змей. Но   садится        очередной    кур­сант   —   и вновь   машина   без­отказно   тянет   нас   в   синее-си­нее    южное    небо,      к солнцу. Бочка,   петля,   иммельман,   ран­версман - фигуры высшего    пи­лотажа   следуют   одна за   другой. Глаза курсанта блестят от удовольствия. Показываю ему большой палец: отлично! Идем на посадку. Рядом в зо­не отрабатывают пилотаж другие. А немного в стороне идут парашютные прыжки с У-2.

Это   безоблачное   время кон­чилось    неожиданно.    Услыша­ли  из   динамика    голос    Молотова:    «Война!».   Все   посурове­ли. Тут уже не  до южного неба.   Бегу   к   командиру   звена лейтенанту    Шатунову, подаю рапорт. Прошусь на фронт. Ответа нет   долго. Только  в августе        1942-го вызывают в  штаб   и получаю приказ убыть из школы. Куда? Неиз­вестно. Пока в    Москву.    Из Москвы направили в город Иваново (именно там,   по   сооб­щению      заслуженного    полярного   летчика   И.  П.   Мазурука, формировались полки пере­гоночной  авиадивизии.

Я попал, продолжает Тюрин, в прибывший с фронта полк истребителей, где команди­ром был полковник        Васин. Здесь мы прошли обучение на Р-39 «Аэрокобра». Учеба за­кончилась быстро, и мы всем полком на самолетах ЛИ - 2 от­правились на Север. Так я ока­зался в перегоночной авиа­дивизии.

 Звезда над вершиной.

«Извините, что не смог сра­зу ответить. Болезнь прикова­ла к постели. Сейчас немного легче, решил продолжить вам писать.

Наш полк прибыл на трассу первым. И первые полеты по всей трассе выполняли также мы. Прибыли в город Фербенкс в Канаде. Здесь полу­чили самолеты Р-40 «Китти - хаук». Пришлось изучать, ведь учились-то на Р-39. Поражала и взлетная полоса - очень маленькая. Мы с таких еще не взлетали. Трудности преодолели, и началась рабо­та, полная опасности, требу­ющая напряжения всех нер­вов, силы воли и, если хоти­те,   мужества.

По дороге на трассу полу­чил весточку от своего быв­шего командира звена лейте­нанта Шатунова. Тот сообщал, что на меня послали наград­ной лист — представили к ор­дену «Знак Почета», Орден не получил и до сих пор. Видно, затерялся лист в шта­бе округа, в Ростове, кото­рый к тому времени заняли немцы.

Первый полет был тяжел. Трасса неизвестна. Под кры­лом — тундра горы, тайга. Радиосвязи «воздух—земля» не было. Не было на сотни километров вокруг и людско­го жилья. При заходе на по­садку в Сеймчане мешала близость гор. Так и казалось, что при развороте врежешь­ся — мало было пространства для скоростного истребителя, Но вскоре опасения прошли, и прилетали мы в Сеймчан как  к    себе домой.

Совершил пятнадцать пере­гонок. И вот в конце февра­ля 1943 года вновь вылетели из Фербенкса. Каждая эскад­рилья, а их было три, взлета­ла   вскоре   после   другой.   Собииралась   -в    воздухе,   " строилась   «клином»   за   лидером   и ложилась на курс.

Перед вылетом, взяв метео­сводку, мы узнали: мороз, ветер, снежные заряды, ту­ман на трассе и в местах по­садки - Номе и Уэлькале. При подходе к последнему нам сообщают по рации, что аэродром принять не может, с моря идет туман. Летчики всех эскадрилий сразу смот­рят на бензиномеры. В баках — ерунда, с десяток галло­нов   топлива.

Что делать? Запасных аэро­дромов нет. Возвращаться в Ном далеко, почти 700 кило­метров через Берингово мо­ре. Выход один: увеличить до предела обороты и успеть сесть до полного закрытия полосы туманом. Вот и аэро­дром. Эскадрилья перестраи­вается для посадки. Приземляется одна машина, другая. А  под   утро   уже   все три   группы,   в  воздухе   становится   тес­но. Встав    «на   круг»   и  вися друг у друга «на хвосте»,  по - очереди    скрываемся    внизу,  в белой    пелене   тумана.

Моя «Кобра» кружит над аэродромом. Чувствую - уси­лие  на   ручке   управления   уве­личилось.      В  чем дело?   Внизу раздается взрыв. Звука   не слышно, но огонь   и дым про­бивают  туман.   Слышу   в   науш­никах: «Разбился    лейтенант Пурим». Бросаю    взгляд    на скоростемер. 250   миль   в   час, по-нашему   что-то   около   450 – 460 километров. В  этот    мо­мент   передо   мной   из   тумана возникает   вершина   горы. Она несется    на меня со страшной быстротой. Рву ручку  на  се­бя. Уйти!  Уйти    на  петлю,  а там полубочкой увернуться от беды. Но  ручка  не  идет, не движется. Обеими руками рву   на  себя, тяну, почти ло­маю - ни с  места.И...

Удар почувствовал всем телом. Что-то рвалось. Яркий свет вспыхнул в голове, и я провалился в темноту, увидев яркую, ослепительно яркую звезду, стоявшую над горной вершиной.

 Допущен без ограничений.

 ...Боль, резкая, мучительная, разливалась по телу. Шла она отовсюду. Голова раскалы­валась, грудь как железом жгло, мои ноги будто кто-то положил в костер. Сознание мутное, как тот   туман.    Где я?

Пытаюсь открыть глаза - темнота не отступает. Отку­да-то слышу совершенно ди­кий крик человека. Сознание мгновенно    обрывается.

...Очнулся  в  небольшой комнатке.   Тускло горит свеча. Рядом - опять  страшные кри­ки.    Смутно вижу постель и вокруг нее - людей   в   белом.

...Снова очнулся. В голове что-то сильно болит. Откры­ваю глаза и вижу окно, в ко­тором сияет большая яркая звезда. «Звезда, звезда...» -повторяю про  себя, и  тут вспоминается    последний    по­лет   и другая   звезда.

Утром узнаю, что лежу в госпитале, в поселке Сеймчан, на реке Колыме. Врачи гово­рят, что много травм. Выше правого глаза пробита голо­ва, перелом обеих ног, клю­чицы, ушиб печени и много других            болячек    и    ранений.

Рядом со мной лежит штур­ман капитан Косогоров, разбившийся на «Бостоне». Его тело представляет собой сплошное месиво костей и мяса. Это он кричал.

Боль его настолько невыно­сима, что Косогоров все вре­мя просит его пристрелить.

Разговаривать у меня полу­чается плохо: язык не слуша­ется. С глазами — странные явления: все видится как-то раздвоенно, контур наклады­вается на контур. Если пере­водить взгляд с места на ме­сто - отзывается мучитель­ной болью где-то в затылке и спереди под черепной короб­кой.

Моим    врачом    был    Зверев. Помню    его  слова про меня: «У этого парня чертовски

крепкий организм. Ему нужно время. Все должно встать на свое место. Он будет жить». Еще помню женщину-врача. Звали Ревеккой Григорьевной, фамилии   не   помню.

В Сеймчане я пролежал два месяца, затем направили в Якутск. Организм победил. Я стал ходить на костылях. Решил: раз пошел — значит, буду летать! Выписали, все еще на костылях. Но я — ист­ребитель! Небо — мой дом, не могу без него. Пошел к командиру дивизии Илье Павловичу Мазуруку. Тот меня понял и заступился. 20 авгу­ста 1943 года я - в кабине истребителя. Мои руки снова держат штурвал, взгляд лас­кает приборы, нос втягивает родной запах бензина, а за плечи, кажется, крепко и дру­жески поддерживают лямки парашюта...

 Подвиг подтверждаю.

Итак, два очевидца-врача. И, возможно, третий Мазурук — вспомнит, как бы­ло дело. Но где искать вра­чей? Выход один обратить­ся к старожилам Сеймчана.
   Узнаю: был Василий Михайло­вич Зверев, но он умер в 1952 году. Остается неизвест­ная Ревекка Григорьевна. И вот - еще одна удача! Ли­стая старые подшивки газеты «Металл-Родине», что издавались тогда в Сеймчане, на­тыкаюсь на заметку «Врач Рубина». В ней говорится о
 первом начальнике Сеймчанской больницы Рубиной Ре­векке Григорьевне! Она?!

Естественно, что домашнего адреса в статье нет. Но  - прежде, чем к нам приехать, указывалось там, Рубина закончила Днепропетровский медицинский институт. Это уже путеводная нить. Направ­ляю запрос туда.,.  Архив ин­ститута не сохранился.

Нахожу еще одного бывшего сеймчанца — ныне моск­вича Степана Ивановича Ави­лова.

И - получаю алматинский адрес Рубиной! И вот  она    отвечает:

«Сеймчанская больница - мое первое детище, где ос­тавлена часть сердца, При­шлось быть не только врачом, но и строителем, За восемь лет, что была  у  вас,  через

больницу прошло много лю­дей, которым мы вернули жизнь. Многих раненых лет­чиков хорошо помню. Лежал у нас штурман Леонид Ивано­вич Косогоров (сосед Тюрина
по палате! —- Ш, М.), Его мы буквально вырывали из рук смерти. Очень смутно помню,
что после аварии с контузией мозга лежап больной, у него было и осложнение со зрени­ем, в связи с чем его отпра­вили в Якутск. Но фамилии не помню...» Опять    осечка! Но уже кое - что!

Нет смысла рассказывать подробно о длительном поис­ке, переписке по розыску оче­видцев аварии, товарищей П. И, Тюрина и т. д. Ограни­чусь тем, что нашлось немало людей, вспомнивших героя и подтвердивших прав­дивость   его   рассказа.

Нашлась  и  медицинская книжка  героя. Его высокие заслуги перед Родиной подтверждены архивными доку­ментами. Тринадцать боевых наград у Петра Ивановича. Среди них ордена Великой Отечественной войны 1-й сте­пени, Боевого Красного Зна­мени, Красной Звезды и дру­гие.

В судьбу инвалида Великой Отечественной активно вме­шался и депутат Верховного
Совета СССР И. П. Мазурук, Уточнив дату аварии - 28февраля 1943 года — он офи­циально сообщил врачебной комиссии: «При перегонке очередного боевого самолета из США в СССР летчик Тюрин Петр Иванович  потерпел тяжелую аварию при посадке в тумане на аэродроме Уэль­каль (Чукотка). Самолет «Аэро­кобра» был разбит, летчик Тюрин П. И. основательно покалечен. В аварийном мате­риале значится: ранение го­ловы, перелом обеих ног, контузия и другие множест­венные ранения (документы прилагаются)...».

Наладилась судьба инвалида и ветерана Великой Отечест­венной войны П. И. Тюрина. «Я
верю, что меня помнят!» - писал он. Да, помнят, И чтут. Как многих и многих других воинов, павших и живых. Тех, кто не щадил себя для По­беды, чтоб мирное небо бы­ло над нашими головами. Никто не забыт! Ничто не забыто!

В.А.МАТВЕЕВ

Работник Сеймчанского авиапредприятия.

Газета «Новая Колыма» 20 ноября 1982 года