Врача святое ремесло

«Я, бывший военный летчик Тюрин Петр Иванович, 28 февраля 1943 года выполнял задание правительства, при плохой погоде, из-за неисправности самолета потерпел аварию — врезался в гору. Скорость истребителя была 440 км час. Самолет взорвался. Не знаю каким чудом остался жив. У меня были переломаны ноги. Вывернуты ступни. Сильный удар в грудную клетку затруднял дыхание. Контузило в голову, пробило лоб выше правого глаза. После аварии надолго потерял память.

Первую помощь мне оказали в Уэлькале. Потом перевезли в Сеймчан. Лечили здесь меня Зверев и женщина— врач по имени Ревекка. В Сеймчане лежал месяца два. Благодаря местным врачам, их умелой помощи в самый трудный период моего ранения я выжил и стал летать.

Помогите  найти  этих  врачей.

Прочитав письмо бывшего летчика, я был потрясен его мужеством, волей, тягой к жизни, стремлением не расстаться с небом.

Но как ему помочь? С чего начать? Ведь он не называет имени Зверева и фамилии Ревекки.

Я решил опросить старожилов. Обратился к одному, другому. Никто не знает ни Зверева, ни Ревекку, ни других врачей сеймчанской больницы тех лет. В. Н. Назарова направила меня к А. И. Кирчаевой. Александра Ивановна сказала, что она слышала о Звереве и Ревекке, но фамилии последней не помнит. Но зато она дала адрес С. И. Авилова, живущего в Москве, который, по ее мнению, может знать кого-то из врачей тех лет.

Пока шла переписка, я решил познакомиться с подшивками местных газет военного времени. И вот, листая пожелтевшие листы «Металл—Родине», в одном из номеров обратил внимание на репортаж «Врач Рубина». Прочитав его, узнал, что Рубина и есть та самая Ревекка Григорьевна, хирург Сеймчанской больницы 1942 —1945гг. Да, это была та, которую я искал. Но где она сейчас? Жива ли?

В репортаже говорилось, что Ревекка Григорьевна окончила Днепропетровский медицинский институт, и по направлению поехала на Север.

Пишу в Днепропетровск, в медицинский институт, прошу помочь отыскать   следы его выпускницы   1938— 1939 гг.Но ответ, присланный 4   ноября1981 года, огорчил:

— На ваше письмо сообщаем, что Днепропетровский медицинский ин­ститут не может помочь в розыске Рубиной Р. Г., в связи с тем, что довоен­ный архив не сохранился».

Почти одновременно приходит письмо от Авилова с адресом одного из работников Сеймчанской больницы. Это Гейер Андрей Михайлович, живет в Алма-Ате. Пишу ему. И вот 6 января1982 года   получаю ответ:

«Зверев Василий Михайлович умер в 1952 году, а врач Ревекка Григорь­евна Рубина живет здесь, в Алма-Ате».

Это была большая удача, ведь с начала поиска прошло всего шесть ме­сяцев.

Между нами завязалась переписка. Письмо, второе, третье...

«На Колыму я приехала в мае 1939 года, — сообщает Р. Г. Рубина, — пос­ле окончания мединститута. Получив назначение в Дальстрой, прибыла в Магадан. Здесь дали направление в Юго-Западное горнопромышленное управление, на прииск 3-ей пятилетки, заведующей врачебным участком.

В начале 1941 года меня переводят главным врачом в поселок Сеймчан, в 1943-ем дополнительно назначают на­чальником санчасти ЮЗГПУ. Работы прибавилось.

В конце 1942 начала действовать воз­душная трасса. В Сеймчане разместил­ся 3-й авиаполк. Нам вменили в обязан­ность лечить его личный состав.

Когда началась война, написала ра­порт — на фронт. Но получила ответ. Вы, лейтенант, и здесь на фронте. Лечи­те военных, а надо будет на передо­вую — вызовем».

Условия для работы тогда были тяжелые. Больница располагалась в небольшом домике. Ревекке Григорь­евне пришлось заниматься строитель­ством новых помещений, так как ста­рые не отвечали никаким требованиям. Операционная была самая прими­тивная. Чтоб как-то утеплить и поддер­живать чистоту, пришлось обтянуть стены пленкой. Пол и потолок законо­патить и выкрасить в несколько слоев масляной краской. Когда внезапно от­ключалось электричество, для освеще­ния операционной использовали автомобильные фары. Остро ощущался недостаток медикаментов, белья, пред­метов ухода, стерильных материалов. Это были трудности военного времени, и медперсонал делал все возможное и невозможное, чтобы облегчить стра­дания больных.

«Хотя и прошло более 40 лет, — пишет Ревекка Григорьевна, — хорошо помню некоторых больных и раненых летчиков, которых мне и Василию Ми­хайловичу пришлось оперировать и буквально возвращать с того света: ка­питан Александр Мокин, капитан Ано­хин, Батищев, Чулахов... После катаст­рофы лечили майора Ершова, он ле­жал с переломом позвоночника и ноги. Мы вернули его в строй, и он стал ле­тать.

С 1 февраля по 10 октября 1943 года у меня лечился тяжелобольной капитан Л. И. Косогоров. Леонид Ива­нович потом нам рассказывал, что самолетом, в котором он был штурманом, управлял подполковник Вязников. На взлете и на небольшой высоте машина потеряла скорость, упала на нос. Ко­мандир остался цел, а Косогоров в своей «моссельпроме», так он называл кабину штурмана, ударился...

Перед тем как попасть к нам, Лео­нид Иванович два месяца лежал в сан­части в Анадыре. Туда за ним вылета­ли хирург В. М. Зверев и медбрат Гвинжелия, которые доставили Косогорова в Сеймчан в тяжелом состоянии. У него был множественный перелом костей таза, осложненный остеомиели­том, сепсис [заражение крови], пере­лом костей голени».

Пять месяцев шла борьба за жизнь Леонида Ивановича, борьба с остео­миелитом, с заражением крови, с пе­реломами костей. Весь забинтованный, в лубках, в пролежнях. Во многих ме­стах открылись свищи. Какое же боль­шое количество операций пришлось ему перенести. Его тело стало повышено реагировать на любую боль, даже совершенно незначительную.

Мы старались сделать каждую пе­ревязку как можно безболезненней. Вводили наркотики, но он все равно сильно кричал. Часто просил пристре­лить его. Эти крики и вспоминает лет­чик Тюрин.

Потом, когда ему стало лучше, я сопровождала Леонида Ивановича в Красноярск. Он уже мог понемногу опираться на костыли.

Однажды, уже после победы над Японией, я шла по улице Сеймчана. Навстречу мне легкой походкой двигал­ся высокий, стройный, красивый и мо­лодой военный в авиационной форме. Проходя мимо, он поздоровался. Я машинально ему ответила и пошла дальше.

— Простите, Ревекка Григорьевна, вы не узнаете меня! — обратился офи­цер.

Я остановилась. Пристально вгляды­ваюсь в худощавое молодое лицо. Что-то знакомое было в нем. Задумалась. Определенно где-то его видела. И голос знакомый...

— Я Косогоров. Помните! Василий Михайлович часто мне говорил, что я буду ходить, летать и даже танцевать! Вот и приглашаю Вас на первое танго в нашем клубе.

Вечером, как обычно, в клубе играла музыка. Было многолюдно. Пары кружились в волнах «Голубого Дуная». Я осмотрелось. Ко мне подошли врачи, среди которых был и Зверев. Зазвуча­ло «Аргентинское танго». И тут я уви­дела офицера-летчика. На его груди сверкали ордена. Он направился ко мне.

Легко и плавно, словно у него ни­когда не было таких тяжелых травм, Леонид Иванович танцевал танго. По залу пронесся легкий ветерок шепота, мы остались одни... Это танго мне по­казалось сном: так легко и непринуж­денно летчик выводил па.

Когда музыка смолкла, раздались бурные аплодисменты. Хлопали долго, азартно, радостно. У меня текли слезы, а в углу на стуле плакал Василий Ми­хайлович. Плечи его тряслись, но он не стеснялся своих слез. Возможно, в ду­ше он не верил, что Косогоров будет ходить. Но его руки, руки хирурга, знания, любовь к людям сделали не­возможное. Они просто вырвали чело­века из лап смерти».

Мне удалось найти приказ началь­ника Сеймчанского авиагородка пол­ковника Скоробогатова.

ПРИКАЗ № 177

27.10.45 ППС 78727-В

В течение всего времени пребыва­ния вверенной мне части в Сеймчане, т. е. с 1942 года по настоящее время, медицинские работники поселка Н. Сеймчан оказывали всемерную по­мощь всему личному составу авиагар­низона, членам их семей, а также прибывшим военнослужащим из дру­гих частей специально для лечения.

Наши больные всегда получали вни­мательное и чуткое отношение и вы­сокоэффективное лечгние. В результа­те медицинские работники Н. сеймчанского медучастка и больницы сохранили многим из личного состава здоровье и намного сократили число потерь трудодней, что способствовало выполнению боевого задания вверен­ной мне авиачасти в тяжелые годы Великой Отечественной войны.

Учитывая вышеуказанное, ПРИКА­ЗЫВАЮ:

за высококвалифицированную меди­цинскую помощь в течение, трех лет, оказываемую личному составу вверен­ной мне авиачасти, объявить благодар­ность:

1.  Заведующей  больницей —  Рубиной   Ревекке   Григорьевне.

2.  Хирургу — Звереву Василию Ми­хайловичу.

3.  Терапевту   —   Соломинскому   Бо­рису   Лазаревичу.

4.  Заведующей    аптекой  —  Коренковой Полине Васильевне.

5.  Заведующему  зубопротезным  ка­бинетом   —   Поляк   Марку   Яковлевичу.

6.  Заведующей  больницей  ЮГЛАГ—Мансуровой   Тамаре   Владимировне.

Кроме того, в отношении врача Рубиной Р. Г. и врача Зверева В. М. воз­буждаю ходатайство перед командова­нием о награждении».

И вскоре капитану медицинской службы Р. Г. Рубимой и В. М. Звереву были вручены медали «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг». Удостоверения подписал генерал-лейтенант авиации начальник авиатрассы Красноярск — Уэлькаль Марк Иванович Шевелев.

...Годы идут своим чередом. Сме­нились врачи в Сеймчанской больнице. Умер хирург В. М. Зверев, на пенсии врач Р. Г. Рубина. Но помнят их те, ко­му они спасли жизнь. Вот предо мной письмо из Ростова-на-Дону от бывшего военного летчика 3-го ПАП Федора Васильевича Тимшина. Он прислал фо­тографии, на которых запечатлены летчики и врачи. В письме есть такие слова: «Высылаю вам фото хирурга Зверева. Он мне вырезал аппендицит. Это был гений в хирургии, многих без­надежно больных поставил на ноги. Помню штурмана капитана Косогорова и летчика Петю Тюрина. Их врачи собрали по кусочкам.

Когда в поселке разразилась цинга, сказывалась нехватка продуктов и ви­таминов, Зверев предложил радикаль­ное средство против нее, ранее непри­меняемое. Это был отвар стланика. Каждый должен был утром выпивать кружку этого неприятного напитка. Этот метод позволил быстро поднять больных, а для здоровых являлся профилактической мерой. С тех пор в Сеймчане никто цингой не болел».

Слова Федора Васильевича Тимши­на перекликаются с воспоминаниями Р. Г. Рубиной:

«Василий Михайлович был замеча­тельный человек, для меня отцом и учителем. Работал он в Ленинграде, в клинике профессора Гирчалова. Васи­лий Михайлович готовил докторскую диссертацию. Семья у него была не­большая: жена и сын жены.

Я, как губка, впитывала его школу, клиническое мышление, все азы, ко­торые были нужны мне, молодому хи­рургу. Каждую проведенную операцию он тщательно описывал в особом журнале».

И нынешнее поколение сеймчанских врачей, по первому сигналу, днем и ночью, как в военные годы, готовы прийти на помощь человеку, попавше­му в беду. Валентина Николаевна На­зарова, Валентина Михайловна Егорова, Нина Ивановна Голубчик, Раиса Прокопьевна Запорожец, Ахмет Хасанович Сахибгоряев и многие другие врачи, медсестры, санитары продолжают тра­диции тех, кто стоял у истоков народ­ного здравоохранения на Колыме.

В   1983   году       из   тайги   в   Сеймчан был перенесен прах погибших летчиков из экипажа, которым командовал капи­тан   А.   Ф.   Охапкин. Об   этом   писала «Новая   Колыма». Но  мало кто  знает, что непосредственное участие в этой, операции принимала Валентина Николаевна    Назарова.

Она сама проделала большую работу. Преодолевала болото нагаинской тайги, валуны, завалы, укусы комаров и оводов. Руками снимала дерн и ножом вскрывала мерзлый грунт, извлекая из Iземли останки погибших. Установила их возраст, пол. Ее данные были подтверждены документами, присланными из архива и полученными от родственников.

Валентина Николаевна помогала мне в поиске документов летчика Тюрина, в розыске штурмана Б. 3. Сопруненко, который родился в том же городе, где она жила — Коммунарске. Я обращался к ней в любое время и всегда находил поддержку. А поиск был трудный — по Тюрину длился два года, по Сопруненко продолжается по сей день.

И сейчас, в год 40-летия Победы над ненавистным врагом человечества, хочется от всей души поблагодарить всех работников Сеймчанской больницы, и ветеранов, и молодых, которые зорко стоят на страже самого бесцен­ного нашего достояния — здоровья людей.

В.   МАТВЕЕВ, работник  авиапредприятия.

Новая Колыма от 8 марта 1985 года