Дети Cолнца

    Тени становятся все длиннее, из серо-голубых превращаются в синие. Скоро они исчезнут, сольются с наступающей ранней ночью, которая уже ползет от сопки к руслу заледеневшей реки. Там, впереди, легкий туман (Мороза? Времени?), где скоро скроются нарты, оставляющие на вечном снегу призрачный след. Впереди упряжки и возле – человеческие фигуры. Бесшумное дыхание людей и собак едино с безмолвием Колымы, и только слабый скрип полозьев и лыж нарушает его. Это, изгнанные голодом из зимнего поселения, сквозь дымку веков кочуют юкагиры, надеясь, что Хозяин Земли – Лэбиэн Погиль – пошлет им охотничью удачу. 

Передо мной на столе фотографии минувшего путешествия и томики трудов В. Иохельсона. Я мысленно возвращаюсь к прошлой экспедиции, рассматриваю фотографии, листаю книги и свои записи. Какой незримой нитью я связана с этим народом? Почему мне суждено снова и снова возвращаться туда? Приоткрыв дверь в другую культуру, я внезапно оказалась по ту  сторону двери, и она захлопнулась, как ловушка.

       Нынешняя поездка в национальное юкагирское село Нелемное в Якутию, как и предыдущая,  стояла в плане работы. Я считала, что интереснейшая история и культура юкагирского народа мало отражена в материалах и фондах Сеймчанского музея и необходимо их пополнить. Предстояло пройти на лодке по Колыме более 500 километров до поселка Зырянка, а потом по реке Ясачной около 40 километров подниматься до Нелемного. На обратном пути планировалось отработать природные памятники « Джегдянский» и «Замковое», остров в устье реки Столбовой, сопочку под местным названием «Якуты пьют чай», собрать фотоматериал по флоре района.

       Лучшее время для такой напряжённой поездки – июнь и начало июля, пока Колыма не обмелела и в ней еще достаточно воды. Тогда в случае непредвиденных обстоятельств могут выручить баржи, доставляющие уголь из Зырянки в Сеймчан. На протяжении всего маршрута нет ни одного населенного пункта, не говоря о заправочной станции. Нам предстояло пройти почти безлюдную местность, где ниже Сеймчана в 113-и километрах начинается заповедник, а дальше в 30-и километрах друг от друга по правобережью разбросаны три его кордона. После заповедника – опустевшее село Балыгычан, там осталась и работает только метеостанция. Есть еще метеостанция на Коркодоне и брошенный поселок Ороек с населением в несколько человек. Изредка на берегу можно увидеть лагерь туристов или рыбаков, но чем дальше от Сеймчана, тем реже они встречаются.

       Экспедиция не задалась с самого начала. С опозданием и половиной обещанной суммы пришли спонсорские средства. Масла для лодочного мотора в Сеймчане не достать, пришлось ждать, пока привезут из Магадана. Необходимо было залить бензин и отправить его попутным речным транспортом на заповедник и в устье реки Столбовой для дозаправки.

       Пока решались все организационные вопросы, наступила середина июля. Колыма стремительно мелела, ушли на Зырянку последние крупные баржи, а более мелкие суда вот – вот должны были сняться с якоря.

       Мы погрузили бензин на одну из мелких барж и, не дожидаясь ее ухода, отправились в путь. Мы – это женщина по имени Ику, она исследователь – лингвист из Японии, я, Дима и Юрий Иванович – наши лоцманы и капитаны, они же охрана и защита на случай опасных встреч в тайге. Лодка до упора нагружена бензином, нашими вещами и нами. Хотя вниз по течению продвигаться легче, из – за большого груза на фарватер выходим с велосипедной скоростью, оставляя позади краны сеймчанской пристани. Прощай, цивилизация! Хорошо, что погода к нашему отъезду установилась стабильно жаркая, а в движении прохладно и нет комаров. Минуем березовые рощи на подступах к устью реки Сеймчанки и само устье, где виднеется несколько рыбаков. Вскоре по правому борту вплотную к реке в знойной истоме проплывают сопки. Вода, как зеркало, отражает их расплывчатые очертания и безоблачное небо. Глядя на безукоризненную гладь Колымы, трудно поверить, что она коварна и опасна, особенно в ветреную погоду. Средняя скорость течения – 6-8 км/час, есть мели и перекаты. Эта восьмая по величине (в СССР) река весьма своенравна и требует осторожности.

       Вот уже справа по берегу в 30-ти  км от Сеймчана  устье реки Чегодан (Джегдян). Это природный геологический памятник «Джегдянский», он описан, зарегистрирован и охраняется. Правда, местоположение памятника до сих пор вызывает споры. Есть мнение, что памятником следует считать местность выше или ниже устья Чегодана, потому что кварцевая жила более откровенно просматривается там. С «Джегдянским» связано одно из первых предположений о золотоносности Колымы, которое было сделано еще в 1908 году Ю. Я. Розенфельдом. В те далекие времена, проходя мимо на лодке, он увидел в крутых речных обрывах кварцевую жилу – спутницу золота. Сейчас это место, любимое рыбаками, здесь хорошо ловится ленок и хариус.

     

Впереди еще один природный памятник – ботанический. Неповторимый «Замковый» возникает из-за поворота реки известняковым венцом, напоминающим средневековый замок, окруженный крепостной стеной. Площадь природного памятника 40 га. Он находится в 70 километрах от Сеймчана по левому берегу Колымы. Здесь на остепненных склонах сопок можно найти реликтовые растения, редко встречающиеся на Севере. С июня склоны «Замкового» пестрят цветами: водосбор и куропаточья трава, лапчатка и смолевки, колокольчики и необычайно крупные маки, незабудочник и тимьян живописно растут между камнями, украшенными орнаментом лишайников. На вершине сопки в июне великолепно цветет рододендрон Адамса.  Известняки красивы сами по себе, а с горы открывается замечательный вид на Колыму. По-якутски гора называется Кырбас тас, в переводе « кусок камня ». Так она обозначена на картах И. Ф. Молодых, описавшего в конце 20-х годов Колыму и ее притоки.

     

Перед самой Замковой горой – сопка с причудливыми скалами. Одна из них напоминает голову человека, царственно взирающего на правобережное плоскогорье. Эта природная скульптура в прежние времена привлекла внимание кочевавших здесь аборигенов, они считали её сакральной, но время стёрло из народной памяти древние легенды о ней, оставив лишь жалкие обрывки смутных воспоминаний.

      Щелкаем затворами фотоаппаратов, пытаясь на ходу ухватить кусочки величественного пейзажа, а склоны неумолимо проплывают мимо  нас. С легкой грустью и сожалением бросаем прощальный взгляд на замок над Колымой.

      На Чалбаге – Юрях делаем остановку, чтобы перекусить и вскипятить чай. Чалбага – Юрях в переводе «березовая река». Берез в устье реки не наблюдается, вероятно, березовые рощи есть выше по течению или росли когда-то в устье, что и дало название реке. Большинство топонимов в этой части Колымы эвенского и якутского происхождения, юкагирского – очень мало. Кочевал этот народ ниже, по рекам Сугою, Коркодону, Столбовой, Ясачной и их притокам.

      Откуда и когда пришли на эту землю юкагиры? Наука до сих пор ищет ответ на этот вопрос. Одно несомненно: из всех народов, населяющих этот край, юкагиры были первыми. По мнению ученых, юкагирский язык относится к уральской группе языков, а предки современных юкагиров  не позже пятого тысячелетия до нашей эры расселялись на крайнем северо-востоке Евразии и вели традиционный для охотников приполярной полосы образ жизни,  создавая свою уникальную культуру. Пришедшие в 17 веке русские землепроходцы отмечали численность юкагиров не более 5 тысяч человек, и расселялись они на территории до р. Лены, до верховьев Колымы, Яны, Индигирки; на севере их границей были берега Ледовитого океана. Кто и когда назвал этот народ юкагирами, сейчас уже определить трудно. Сами они называют себя одулами. За последние столетия численность юкагиров и территория их проживания значительно сократились. Верхнеколымские (таежные, или лесные) юкагиры, живущие в верховьях Колымы, стали отличаться по образу жизни, годовому хозяйственному циклу и языку и фольклору от тундренных юкагиров, живущих ниже по реке. И та, и другая группа сильно ассимилирована живущими рядом народами: эвенами, якутами, русскими, чукчами.

    Жара становится все более утомительной. Берега однообразны, солнечные блики слепят глаза, от долгого сидения сводит ноги. Фотографировать бессмысленно: дальние, да и ближние сопки расплываются в знойном мареве; изредка неожиданно над самой водой проскользнет утка, потревоженная шумом нашего мотора, или с криком спланирует чайка. Ни встречных, ни попутных лодок, ни людей, ни зверей. Мы одни на планете.

    Из древней религии юкагиры сохранили смутную память о верховном боге Пон, который управляет всеми явлениями природы, а сама Вселенная по их представлениям состоит из трех миров. Обитатели Верхнего мира Пудоол Лэбиэ – это божества. Там же пребывает и доброе божество Отец – Огонь, спасающий от бед. Древние юкагиры обращались к нему с молитвой и приносили жертвы. Огонь очага, пламя  костра в представлении древних юкагиров ассоциировались с Отцом – Огнем и обладали особой силой. Огонь нельзя было ругать, тушить ногами, переступать через него. Он предсказывал будущее, хорошее или плохое, и служил посредником между людьми и Отцом – Огнем, а также предками рода. Его угощали самой вкусной едой, чтобы отблагодарить своих богов, испрашивали у них милости и удачи.

     Древние юкагиры верили, что северное сияние, приходящее с наступлением холодов, открывая небо, зажигает  Отец – Огонь. Но смотреть на его бегущие сполохи нельзя, потому что его разноцветные лучи могут унести смотрящего на небо.

      Само по себе небо по представлениям юкагиров – тоже доброе божество, потому что оно снабжает людей пищей.

     Высшее божество бессмертный высший дух Солнце – Йэльодьо Погиль – защитник и покровитель юкагиров. Он охраняет справедливость и нравственность, наказывает за братоубийство, кровосмешение и каннибализм.

      Луна – Киндьэ Погиль – это « ночное солнце », хранительница счета времени. Юкагиры делили год на 13 лунных месяцев, которые в свою очередь составляли 6 периодов. Чиэдьэ – зима- длилась от 8 ноября до 2 февраля; порэ – первая весна- наступала со 2 февраля и продолжалась до 23 апреля; шинлэ – вторая весна – длилась с 23 апреля до 9 мая; шондзилэ – третья весна – с  9 мая до 13 июня; пугэ – лето – приходило с 13 июня и кончалось 8 сентября. С 8 сентября и до 8 ноября было время осени - надэ.

        Средний Мир – Ордьоол Лэбиэ – воображение древних юкагиров населило людьми, зверями и птицами и наделило все живое и неживое душой. В представлении древнего народа этот мир полон фантастическими превращениями и образами и все вокруг обладает сверхъестественными способностями. Лес, тундра, каждая гора и река, каждое конкретное место имеют своего покровителя, или хозяина. Все эти хозяева-духи подчиняются трем основным хозяевам: Хозяину Земли (Лэбиэн Погилю), Хозяину Пресных Вод (Одьин Погилю) и Хозяину Моря (Чобун Погилю). Каждый вид животных  также имеет своего хозяина, а каждое животное - своего духа-покровителя. Ничто человеческое Хозяевам не чуждо. Как и люди, они могут жить семьями или одиноко, обзаводиться детьми, любить и ненавидеть, ревновать и мстить; могут быть благосклонными по отношению к людям или сердиться и наказывать их

          Алгудоол Лэбиэ – Нижний Мир, разделенный на

 два яруса, - населяют тени мертвых и злые духи во главе с Дедушкой, имеющим остроконечную голову - персонажем многих произведений юкагирского фольклора. В подземном царстве злых духов вечный холод и мрак, и проникнуть туда могут только самые могущественные шаманы. Злые духи преследуют людей. Они приходят в Средний Мир, чтобы вселиться в тело человека и поедать его внутренние органы.

        Все три Мира соединяет река, которая начинается в Верхнем Мире и заканчивается в Нижнем.

      Слева по борту всё ближе и ближе высокая сопка с примечательными  скалами под местным названием «Якуты пьют чай». Останцы на склоне сопки напоминают трактор, поднимающийся к вершине, а верхние скалы, если смотреть с реки, похожи на группу людей, сидящих в кругу. Если не полениться и подняться на самый верх, впечатление будет другое. Вблизи некоторые из них в определенном ракурсе напоминают замерших и окаменевших  гигантских птиц. Впрочем, кому как подскажет воображение.   У подножия этих природных скульптур есть небольшой ледничок с ручейком. Ручей прячется между камней и во мхах и открывается только внимательному глазу. Так что чаю там действительно можно выпить, если захватить с собой чайник. Склоны горы большей частью усеяны острыми камнями, поросли багульником и кассиопеей, кедровым стлаником. С вершины открывается захватывающий вид на Колыму и серебристое кружево ее проток, устье Большого Суксукана. Река в этом месте разливается широко, и поэтому много мелей и перекатов, где можно повредить винт.

     

Благополучно минуем опасное место, и вскоре по левобережью начинается заповедник. Госзаповедник «Магаданский», куда относится и Сеймчанское отделение, образован в 1982 году. Площадь Сеймчанского участка – 117839 га. Охранная зона начинается в 105 км ниже Сеймчана и тянется до 1405 километра русла Колымы, до ручья Темный переката Коварный. На реке граница проходит по фарватеру,  на правобережье в разбросаны три кордона. Берег по торфяникам местами сильно подмыт, и чёрно-бурые мхи громадными клочьями свисают над рекой, образуя с берегом своеобразные «пещеры».

        Между Средним и Нижним кордонами - устье ручья Федоровича и невысокая сопка с таким же названием. В устье ручья – широкая коса, золотистый крупный песок и увлекательная рыбалка. На мелководье под горой в радуге брызг играет хариус, ближе к ручью на блесну и донку ловятся крупный ленок и щука.

        За пределами заповедника между Нижним кордоном и Балыгычаном в глубь левого берега много глухих живописных озер. Там гнездятся утки и лебеди и цветут белые водяные лилии.

       Солнце выплескивает на нас весь свой жар. Им пропитаны кружевные лиственничные леса и тонкие стебли островного тальника, выцветшее небо, голубоватые склоны гор и замершая река. Как и всё вокруг, до кончиков ногтей и волос мы тоже пропитаны солнцем. В плену солнечной феерии в полном безветрии умерли все звуки.

     Держа наготове фотоаппараты, всматриваемся в прибрежные заросли в надежде увидеть медведя или лося, но тропический зной центральной Колымы загнал все живое в укромные прохладные уголки.

      Лось – священное животное юкагиров. В древние времена основной добычей юкагирских охотников были дикие олени, мигрирующие в местах кочевок этого народа. Позже олени ушли в другие места, и основной, желанной добычей юкагира стали лоси. Пару веков тому их было много, особенно по Коркодону, куда на собаках выезжали на охоту по насту ясачненские юкагиры. Весенняя охота на лося  имела жизненно важное  значение и обставлялась как праздник. Верхушки двух лиственниц соединялись в арку, к которой подвешивались дары Хозяину Земли: шкурки мелких зверей, цветные лоскутки, ленты, крашеный подшейный волос оленя или лося. Испросив удачи у Лэбиэн Погиля, в арку первыми проходили охотники, а за ними - остальные представители рода и собачьи нарты со скудным скарбом.  Но уже в 19 веке поголовье лося значительно сократилось, и добывать его становилось все труднее. Юкагирская легенда объясняет это тем, что однажды весной охотники встретили большое стадо лосей, которое не смогло убежать от них по глубокому мягкому снегу. Обрадованные удачей, люди начали убивать зверей без счета и убили так много, что не смогли унести всю добычу. Трупы остались лежать, и со временем  зловоние отравило воздух в округе. После этого лоси исчезли. Разгневанный Хозяин лосей – пэдьуль,- призванный следить за благополучием лосиного племени, увел животных от жадных и глупых людей.

      Лось встречается во многих юкагирских преданиях. Согласно им,  сам Хозяин Земли ездит на шестиногом лосе.

      Охота на лося всегда была уделом мужчин, она  наполнялась священным смыслом и сопровождалась определенными обрядами. Девушка не могла покинуть дом, пока ее брат находился на охоте. Она не допускалась к разделке туши и варке мяса; обряд запрещал женщинам смотреть на голову убитого животного. С убитым животным обращались как с дорогим умершим другом. Тщательно очищенные кости животного не разбрасывали, а хоронили на помосте.

      Медведь – тотемное животное юкагиров. По их древним представлениям, свойственным не только юкагирскому народу, он находится в родстве с человеком. Раньше у юкагиров охота на медведя носила вынужденный характер. На него охотились, когда он угрожал жизни людей или разорял их жилища и припасы. Снимая с убитого зверя шкуру, обращались к нему с извинениями, перекладывая вину на вынужденное убийство на представителей других племен или лося. Кости медведя хоронили на помосте, вкладывая в череп стружки и щепку вместо языка. Мясо убитого медведя употребляли в пищу, доставая из котла палочками, а не руками, мелко резали, а не рубили и не рвали зубами.

     Собака – жертвенное животное юкагиров. Помимо бескровных жертвоприношений, Солнцу или другим божествам, в жертву приносили собак. Внутренностями убитых животных окружали свое жилище, принося жертву духам шамана и защищаясь от злых сил.    

        Солнце все дальше уходит на запад. Первый день нашего путешествия близится к концу. Вот уже осталось позади широкое устье Балыгычана. Оно сплошь топорщится густыми завалами. Балыгычан по-якутски «рыбная долина». Это воистину щучье царство, где можно добыть замечательно крупный экземпляр колымского «крокодила».

    Мы уже частью выжгли бензин, и лодка мчится с положенной скоростью. Пройдено 270 километров, Сугой совсем рядом. Здесь Колыма делает крутую петлю, названную Сугойским кривуном. Это уже исконно юкагирская земля, по которой веками кочевал этот северный народ, занимаясь охотой, рыболовством и собирательством и стараясь жить в гармонии с окружающим миром. В экстремальных условиях северного климата и кочевой жизни, полностью завися от капризной удачи, поклоняясь Солнцу, Огню, Земле и Воде, веря в Хозяев и охотничьи обряды, он создал уникальную духовную и материальную культуру, которая во многом уже утрачена.

    На кривуне попадаем под собственную волну и, вымокшие под  ледяным душем, прибываем к месту ночевки. Здесь в недалеком прошлом была база заказника. Заказник давно  упразднили, база осталась. Прямо на берегу  несколько строений: небольшой домик с печуркой и нарами для шести человек, баня, летняя кухня, хозяйственные постройки. Каждому из нас находится дело. Мужчины обеспечивают дрова и огонь, мы с Ику занимаемся приготовлением нехитрого ужина. В наступающих сиреневых сумерках пламя костра на берегу кажется особенно ярким, необычным. Древние юкагиры верили, что Хозяин Огня живет в пламени в образе маленькой голенькой девочки без волос. В умирающем огне она парит над углями, дует на них, и от ее легкого дуновения возникает лёгкое голубое пламя.

    

Голубоватое свечение в догорающем костре вспыхивает все реже, и крохотная девочка исчезает среди малиновых углей. Собираю оставшуюся после ужина посуду и бегу к реке. Старательно оттираю речным песком алюминиевые миски и, повинуясь безотчётному чувству, поднимаю голову и вижу закат потрясающей красоты. Еще несколько минут назад его не было, край солнца выглядывал из-за горы и бросал по вечернему небу желто-розовые мазки. И вот солнце будто провалилось за сопку, сразу сделавшуюся черной, а над ней, словно пламя гигантского костра, вспыхнуло багровое зарево. На мгновенье оно во всей палитре оттенков расплескалось в полнеба и тут же, стертое невидимой рукой, стало быстро гаснуть. На Колыму упала ночь.

      Прозрачно-солнечное прохладное утро смягчило очертания и оттенки, обещая щедрый на жару день. Мы снова в пути, и ближайшая цель – Коркодон. Там где-то недалеко от устья растут орхидеи – венерины башмачки. Они у нас редки, и я, пользуясь возможностью, хочу их сфотографировать. Заинтересованные моим рассказом, все члены экспедиции загораются желанием увидеть эти необычные цветы.

    Лишь кое-где поджатая сопками,   река приветливо раскинулась во всю ширь. Согласно юкагирским представлениям, хозяйка Колымы, владеющая рекой, – женщина, и зовут ее Онмун- эмэи. Хозяйка Ясачной тоже женщина.  Хозяйка Коркодона – девушка, а хозяин Рассохи (приток Коркодона) – юноша. Они часто встречаются в устье Рассохи и живут вместе как муж и жена.

     Стараясь заслужить расположение хозяев рек, юкагиры после весеннего ледохода бросали в воду бисер, обращаясь с молитвой к духу реки: «Вода-мать, нам еды давай. На своей поверхности нас хорошо веди. Это для твоих ребят игрушки возьми».

    

По древним юкагирским мифам, Колыма – это дорога богатырей-исполинов, а сопки и скалы, окружающие ее, - окаменевшие при различных обстоятельствах люди. Озера же, считается, сотворены шаманами. Юкагирский шаман – алма – общался с духами и божествами, обращался к ним с мольбой об успешной охоте, совершал обряды, лечил одноплеменников, спускаясь в Нижний мир и вызволяя их души у сил зла. Считалось, что каждый юкагирский род имеет своего предка-шамана, в память о котором на тропах, в устьях рек или около охотничьих угодий развешивались деревянные фигуры. Проезжая мимо таких мест, делали остановку, кормили огонь и обращались к предку-шаману с просьбой о ниспослании удачи. Когда шаман умирал, его труп расчленяли, отделяя мясо от костей железными крюками. Для этого надевали ритуальные маски и перчатки, потому что притрагиваться к умершему шаману и смотреть на него с открытым лицом считалось недопустимым. Мясо, отделенное от костей, сушили и раздавали родственникам, которые помещали его в шалаш из лиственничных прутьев или зашивали в специальные мешочки и носили в качестве амулетов. Кости тоже делили между собой, а череп служил особым объектом поклонения. Его насаживали на деревянное туловище, шили для него одежду, помещали в переднем углу жилища, кормили, держа над дымом очага, куда были брошены кусочки пищи, и почитали как бога. Такой идол назывался хойль; к нему обращались с просьбами о помощи.

     Еще при жизни шаман посвящал в свои секреты одного из сыновей, передавая ему своих духов-помощников. Самым сильным духом-помощником из мира животных считался дух мамонта.

     Коркодон в устье и выше по течению весь в завалах. Преодолевая течение, с трудом причаливаем между торчащих из воды стволов и карабкаемся на крутой берег. Рассеиваемся в прибрежном лесу в поисках лесного озерца, по берегам которого растут орхидеи. Впервые мне довелось видеть их на Колыме на одном из глухих таежных ручьев в конце августа, когда они уже отцвели, а листья были  тронуты ранними заморозками. Вторая встреча с дикими орхидеями случилась несколько лет назад на Ясачной. Прозрачной летней ночью мы спешили к реке, когда краем глаза я заметила невдалеке что-то необычное. Я вернулась. И задохнулась от неожиданности и восхищения. Желтые «башмачки» будто светились из темных листьев сквозь легкий сумрак белой ночи.

    Примечательно, что эти редкие цветы растут в тех местах, где кочевали юкагиры. Люди, занимающиеся в том числе собирательством, не могли не обратить внимания на необычные растения. Однако ни в одном из источников, ни в письменном, ни в устном, я не нашла даже отзвуков встречи юкагиров с этим растением.

    Наши поиски затянулись и стали опасными. Бродим поодиночке, карабин один на всех, места глухие, возможна неприятная встреча с медведем. Решаем вернуться к башмачкам на обратном пути.

    Кроме раритетов из мира флоры, на Коркодоне возможны и другие интересные находки. Когда- то здесь бродили мамонты и бизоны, их кости и бивни, вытаявшие и вымытые из вечной мерзлоты, часто находят охотники и путешественники.

    Интересна в юкагирской интерпретации библейская легенда о всемирном потопе, записанная исследователем юкагирской культуры В. И. Иохельсоном. Согласно ей, некогда Колыма так наполнилась водой и разлилась, что затопила всю земную твердь и даже высокие горы. Все живое погибло. Только юноша по имени Ноах  сумел спасти свою семью, построив большой плот, куда поместил не только людей, но и по паре животных каждого вида. Мамонту из-за его огромных размеров и веса не нашлось места на спасительном плоту. Когда он пытался на него встать, то чуть не опрокинул плот, и Ноах вынужден был столкнуть гиганта обратно в воду. Так, по юкагирским представлениям, вымерли мамонты.

     Другая легенда, также записанная В. Иохельсоном, рассказывает о происхождении острова в устье реки Столбовой. Привожу ее дословно:

    

«Юкагиры Ясачной, Коркодона и Колымы рассказывают легенды о горных вершинах и вулканах, представляя их живыми существами. …Напротив устья р. Коркодон на левом берегу Колымы возвышается горная вершина, напоминающая Юнгфрау Бернских Альп. Она тоже является женщиной. Небольшие выступы по сторонам чуть ниже вершины представляются как женские груди. Однако это не швейцарская девственница, укрывшаяся под мантией вечного снега, а смуглая юкагирская девушка, которая дарит свою благосклонность многим любовникам. Юкагиры называют ее Чомо-чубодье, т. е. «большое сердце», «широкое сердце». В устье реки Коркодон, на ее правом берегу, возвышается пик, называемый Ларайэк. Это юноша. На левом берегу Коркодона имеется другой пик – Коголгийэ, тоже юноша. Оба они пользовались благосклонностью Большого Сердца. Темной ночью они пересекали Колыму, и Большое Сердце тайком принимала сначала одного, затем другого любовника. В конце концов Большое Сердце родила ребенка от Ларайэка. Услышав о своем сопернике, Коголгийэ пришел в ярость. Он перебежал через Колыму, схватил ребенка и в приступе ярости бросил его в реку. Большое Сердце схватила  свою доску для разделки шкур и начала бить ею Коголгийэ. Его крики были слышны по всей реке, все горные вершины начали качаться как при землетрясении. Они хотели было побежать ему на помощь, но благоразумно остались на своих местах. Ребенок Большого Сердца был унесен водами Колымы на десять верст от Коркодона. Он остановился напротив устья реки Столбовая, и здесь возник скалистый остров, который, в свою очередь, создал семью».

    

Вот уже показался этот легендарный остров. Просим Юрия Ивановича вести лодку так, чтобы удобно было сделать хорошие съемки. Слегка приближаемся к берегу… и «хватаем» винтом каменное ложе реки. Мотор глохнет. На веслах добираемся до берега. Кажется, приехали основательно. Пока мужчины осматривают двигатель, мы с Ику, захватив фотокамеры, отправляемся бродить по берегу. Я нахожу великолепный экземпляр астры сибирской, затем наше внимание привлекает скалистый выступ сопки, вдающийся в реку. Множество мелких скал, обращенных лицом к реке, похожи на фигурки людей. Неужели юкагирские шаманы, стерегущие остров и воды великой реки?!!! Где-то здесь должно находиться священное место, которому поклонялись древние юкагиры. По смутным воспоминаниям современных представителей этого народа, в этих местах были древние захоронения соплеменников, умерших насильственной смертью. Возможно, обрывки неясного знания связаны с рассказом, записанным В. Иохельсоном на Ясачной в 1896 году. Согласно ему, к северу от устья Коркодона  еще в конце 19 столетия были остатки висячей могилы, где похоронен юкагир по имени Шилга. Его убил медведь на устье Омолона, но любящий отец, коркодонец по происхождению, привез его останки и похоронил на двух высоких деревьях.

     Поломка серьезная. Решено идти сплавом до устья Столбовой, где прямо на берегу находится база одного из сеймчанских охотников, и там более внимательно осмотреть мотор.

     Нашему приезду рады. Знакомимся, рассказываем сеймчанские новости. Саша - хозяин базы - суетится у костра и угощает нас крутым колымским чаем. Фотографируем, любуемся скалистым островом. Вот он, совсем рядом, перед нашими глазами. Долгожданная встреча с ним радует, но…скоро наша радость угасает. Оказывается, мы не просто сломали винт, но изуродовали вал, который отремонтировать в походных условиях не представляется возможным, запасного тоже нет. До Сеймчана 370 километров безлюдной тайги, до Зырянки почти  двести. Рации нет. После недолгого совещания приходим к выводу, что нужно остаться на Столбовой и ждать баржу, на которую мы погрузили свой бензин, поднять на нее лодку и добираться до Зырянки на барже. По нашим расчетам это судно идет по нашим следам и  должно  быть уже на подходе к Столбовой. Мы с Ику в пределах видимости гуляем по окрестностям. Далеко в сторону уходить опасно. Саша рассказал, что днем он заготавливает бревна для будущей бани, а каждую ночь здесь бродит медведь, не давая  нормально отдохнуть. Сама охотничья база находится дальше в тайге, здесь же, на берегу, нет никаких капитальных строений, кроме палатки и нескольких жердей, обтянутых марлей. Жилье, так сказать, по погоде: в дождь – палатка, в ясную погоду – марлевый полог.

      К вечеру, потеряв надежду на прибытие баржи, устраиваемся с Ику  рыбачить. Для Ику это впервые, и она, похоже, сразу увлекается.  Нам слегка везет: несколько крупных чебаков и средних размеров сиг на время  отгоняют тревогу и позволяют забыть о проблемах. После ужина, типично таежного - уха, жареная рыба и чай -  разбредаемся по своим лежбищам. Мужчины устраиваются кто где, нам с Ику  достаются места в отеле класса «люкс»: нары в палатке, наполовину вросшей в землю. Мне, привыкшей к таежному «комфорту», хорошо и удобно. С тревогой поглядываю на Ику: каково ей в этих условиях после благополучной цивилизованной жизни в Токио? Но она молодец. Держится так, как будто всю жизнь провела в тайге. Залезаем в спальники, добрым словом вспоминая директора «Магадангеологии», который нам их дал. Под шум реки с каким-то ленивым безразличием вспоминается медведь, который бродит где-то рядом, потом мамонты, которые бродили здесь когда-то…

    Раннее утро, прохладное, тихое и солнечное, преобразило скалы на острове. Они словно оживают, становятся ближе и отчётливее, а потом, полностью во власти солнца,  делаются похожими на громадный золотой слиток, отраженный в водах реки. Разжигаю костер и, следуя юкагирским традициям, кормлю огонь: «Огонь бабушка, худое если будет, в другую сторону отведи, хорошее если будет, сюда завороти». Просыпаются остальные и подтягиваются к огню. Баржу ночью не слышал никто, значит, ее не было. Возможно, она вот-вот подойдет. Чтобы не тратить время попусту, Саша приглашает нас в свою лодку , и мы с Ику отправляемся осматривать остров.

   Он связан не только с историей юкагирского народа, но и с историей геологии. Когда-то здесь была пристань. Из этих мест  в 1936 году отправилась Первая Омолонская экспедиция, положившая начало геологическому исследованию Омолона и его притоков. В начале 30-х годов прошлого века на острове жил юкагир Винокуров, охраняя астрономический знак, установленный в 1928 году И. Ф. Молодых. Тогда же, в начале 30-х, была предпринята попытка наладить навигацию, и от устья Колымы в Сеймчан пошли пароходы. Из-за малой воды они не дошли до Сеймчана и стали на зимовку в районе Столбовой. В то время Столбовая и Коркодон были центром верхнего участка реки. Здесь предполагалось построить юкагирское поселение, и экспедиции оставили жителям тысячи кубометров дров, жилые дома, хозяйственные постройки, баню, амбулаторию, рацию, электростанцию.

    Конец 20-х и начало 30-х годов – время активной коллективизации Центральной Колымы - переломный период в истории верхнеколымских юкагиров. К началу коллективизации они представляли собой самую отсталую, нищую, обездоленную группу населения северо-востока Якутии. По Ясачной жили юкагиры Ушканского, или Заячьего, рода ; в районе Коркодона – Рыбьего рода и Нартенного рода. По данным Н. И. Спиридонова, их общая численность в 1926 году составила 136 человек. В этих местах кочевали юкагирские семьи Дьячковых, Шадриных, Тайшиных, Солнцевых и Винокуровых. Жили очень трудно и голодно, вкуса хлеба не знали. По воспоминаниям юкагирки Агафьи Григорьевны Шадриной, она впервые попробовала хлеб, когда в конце 20-х экспедиция И. Ф. Молодых подошла на карбасе к Сугою: «Подъехал карбас, позвали, боялась идти; протянули мешочек, там были крошки и корки. Было очень вкусно». Питались в основном рыбой; весной и осенью охотились на перелетную птицу. Если кому-то из охотников удавалось добыть лося, по традиции делили на всех, вдов тоже старались обеспечить. После ледохода спускались на лодках (ветках) в Верхнеколымск, где была церковь, и где коркодонские юкагиры встречались с ясачненскими юкагирами.

      В конце 20-х годов на Коркодоне открылась пушная фактория, которую возглавил Борис Иванович Дуглас. С открытием фактории и установлением твердых цен на пушнину жизнь юкагиров-кочевников несколько улучшилась, стали поступать грузы с продовольствием, мануфактурой и охотприпасами. В 1931 году юкагиры Коркодона и Столбовой были объединены в оленеводческо-транспортную охотничье-рыболовную артель «Новый путь». Важным в деятельности артели было стремление перевести юкагиров на оседлый образ жизни, сохранив при этом их традиционные занятия: охоту и рыболовство на их родовых землях. Но история обошлась очень жестоко с этой частью некогда многочисленного юкагирского народа. Тенденции к укрупнению колхозов и необычайно сильное половодье 1939 года поставили точку в существовании «Нового пути». Паводком были разрушены жилые и хозяйственные постройки на Коркодоне и Столбовой и нанесен непоправимый ущерб всему хозяйству. Было решено переселить юкагиров в Балыгычан. Их вынуждали оставить свои родные земли и поселиться в якутском селе, где основными занятиями были скотоводство и земледелие, а охоте и рыболовству отводилась вспомогательная роль. Это решение вызвало протест среди юкагиров. По воспоминаниям дочери Б. И. Дугласа Е. Б.Чернецовой, « необходимо было, чтобы все юкагиры проголосовали за переселение в Балыгычан, поэтому их вместе с семьями собрали в уцелевшей постройке, оставили без пищи и воды и не выпускали, пока люди, измученные голодом, жаждой и плачем детей, не уступили».  В 1941 в Балыгычане был создан укрупненный колхоз им. Третьей пятилетки, который стал заниматься огородничеством и животноводством. Силами з/к в Балыгычане были построены дома русского типа, открыт фельдшерский пункт, начальная школа. Среднее образование дети балыгычанцев получали в интернате п. Таскан, а позже – в райцентре Сеймчан и большую часть года были оторваны от родителей и привычного быта.

    Коркодонские юкагиры, искони занимавшиеся охотой, рыболовством и собирательством, оказались в чуждой для них обстановке, когда они вынуждены были заниматься непривычным и часто непосильным для них трудом. Так, в годы Великой Отечественной войны норма заготовки сена для животноводства в колхозе составляла не менее 20 тонн на человека. С этой нормой вполне справлялись якуты, традиционно занимавшиеся скотоводством, а юкагиры с большим трудом заготавливали 8-10 тонн, что порождало отношение к ним  как к лентяям и тунеядцам. Свирепая эпидемия кори 1946 года, разразившаяся в Балыгычане, где к тому времени было около 140 жителей разных национальностей, унесла жизни около 40 человек. Особенно пострадали от эпидемии якутские и юкагирские семьи, в которых умирали старики и дети. В семье юкагира Ильи Солнцева умерли все дети и жена, умерли дети в двух семьях Дьячковых, в семье Тайшиных, в семье Винокуровых.

   В 1963 году колхоз им. Третьей пятилетки ликвидировали, сделав отделением совхоза « Среднеканский». Многие семьи переехали в село Колымское (рядом с райцентром Сеймчан). С закрытием детского сада, пекарни, почты, школы и фельдшерского пункта Балыгычан покинули остальные жители.

    По статистическим данным в Сеймчане проживает менее сотни юкагиров. Почти все они утратили национальную культуру и язык. В начале нулевых годов после аварии отопительной системы в селе Колымском и переселения его жителей, последняя коркодонская носительница юкагирского языка и юкагирской культуры Агафья Григорьевна Шадрина в 2004 году выехала из Среднеканского района в п. Солнечный под Магаданом, где вскоре умерла.

    Скалы на острове окружены лесом, кое-где бурелом. Ику и Саша сразу поднимаются на самый верх, а я начинаю обследовать склоны в поисках интересных растений. Попадаются в основном изящные колокольчики, солнечно-желтая пижма, отцветающий тимьян (при отсутствии табака юкагиры использовали его для курения) и полузасохшие камнеломки. Здесь, вблизи скал, из тени деревьев небо над Столбовой видится таким близким и густо- синим, что кажется нереальным. И я благодарна судьбе за то, что здесь, в плену у древних юкагирских шаманов, на меня проливается эта космическая синева.

   За обедом приходим к выводу, что ждать дальше бессмысленно. Вероятно, с баржей что-то случилось. Как выяснилось впоследствии, из-за малой воды она села на мель невдалеке от Сеймчана и пробила днище. Мы встретили ее под Зырянкой уже на обратном пути. После долгих настойчивых уговоров Саша отдает нам свой единственный лодочный мотор с условием, что мы вернем его из Зырянки с первым же попутным транспортом. Грузим изуродованную « Ямаху» в лодку и на допотопном совдеповском «Вихре» покидаем Столбовую. Прощай, остров! Спасибо, Лэбиэн- Погиль. Нам здесь было хорошо.

    К вечеру приходим на Ороек. Нас встречает осиротевший причал. Приют и ночлег мы находим в домике у работников лесхоза. После ужина, пока топится баня, а мужчины обсуждают какие-то свои проблемы, мы с Ику идем бродить по окрестностям. Брошенный поселок производит удручающее впечатление. Дороги заросли травами и кустарником, зато много малины, и мы от души лакомимся сочной крупной ягодой. Вспоминается, что в старину юкагиры не собирали малину и смородину, считая их собачьими ягодами.  При всем дефиците пищи, не собирали также и грибы, полагая, что они растут из собачьей мочи. Зато голубика – одун- лэбэиди – поистине юкагирская ягода. Ее «били» специальной берестяной посудой – чохолем, ели свежую и с вареной рыбой. В берестяных туесах в рыбьем жиру консервировали ягоды шиповника.

      Четвертый день нашего пути на Зырянку открылся на удивление студёным утром. Ику, ёжась от холода, решила сполна окунуться в колымскую экзотику и ловко орудует сковородкой и половником у жестяной печурки на улице у дома, постигая искусство выпекания таёжных лепёшек - ландориков. Они заменят нам хлеб, который давно кончился. Солнце только взошло, и над Колымой еще дрожит зыбкое марево, смешиваясь с дымом нашей походной кухни. Совсем  рядом, рукой подать, сопка. Здесь кончается территория Магаданской области, и дальше раскинулись просторы Якутии. Сегодня к вечеру мы должны быть в Зырянке.

   

Весь день Йэльодьо Погиль благосклонен к нам: весь мир переполнен солнечным светом, от сорокоградусной жары млеют горы и  река, едва заметный ветерок доносит смолистый запах прибрежных лиственниц. Небо и Колыма, лишь кое-где разделенные тонкой береговой линией, сливаются на горизонте, выплескивая друг другу свою синеву. Здесь, вобрав в себя множество таежных ручейков, рек и речушек, Колыма раздвигает берега и  разливается широко и привольно.

      Чтобы вскипятить чай, останавливаемся на большом острове. По сути это не остров даже, а вышедшая из-под воды мель. На берегу образовавшейся заводи много сухого плавника, а сам островок совершенно лишен растительности, и это удобно, потому что нет гнуса. Пока вскипает вода в чайнике, осматриваем этот клочок земли, и Лэбиэн Погиль (или Онмун-эмэи?) дарит нам россыпь солнечных желто- коричневых халцедонов. Мы собираем их и рассматриваем, сидя у костра. У юкагиров до сих пор есть традиция собирать на косах гальки и камни необычной формы, с рисунком или отверстием и использовать их в качестве амулетов.

     Колыма едва слышно журчит на перекате, открывая взгляду разноцветную мозаику донных камешков. И мы бродим по отмели, не в силах оторваться от этой неброской красоты.

     

На подходе к Зырянке волна становится заметней, и нас с Ику слегка укачивает. Справа по борту – скалы. Одна из них сплошь испещрена норами. Это птичьи гнезда, и множество птиц (стрижей?) в стремительном полете рассекают небо над нами.

     Вот и долгожданная Зырянка. Причаливаем к одному из катеров, поднимаемся на палубу и наконец-то обретаем под ногами что-то устойчивое. Капитан и команда встречают нас со всем возможным гостеприимством: хлопает пробкой шампанское, кто-то приносит чира, замороженного до каменного состояния. Рыба огромных размеров.  Нам рассказывают, что это озерный чир, он привезен из-за Полярного круга. Пока в бокалах пенится шампанское, Юрий Иванович готовит строганину. Я хочу спуститься в лодку за фотокамерой, но наваливается такая усталость, что нет сил подняться, и чир уходит в прошлое, не будучи запечатлен для истории.

    Мы останавливаемся в семье у знакомых Димы. Завтра добираться в Нелемное. Наши сопровождающие отвезут нас туда, а сами вернутся в Зырянку и займутся лодочным мотором. Мне очень жаль, что из-за этого придется пересмотреть план работы. Многие из нелемнцев сейчас на заимках, где  еще сохранился национальный быт, и хотелось бы проехать по Ясачной и побывать у них. Из-за отсутствия лодки придется работать только в Нелемном. Из-за долгого пути к Зырянке у нас на эту работу остается всего пять дней.

    До Нелемного вверх по Ясачной 42 километра, и с утра мы снова в пути. Плохо то, что наши капитаны не знают русла этой реки, и мы поневоле готовимся к неожиданностям. Где-то в 15 километрах от устья Ясачной находится Прорва – протока, соединяющая Ясачную и Колыму. Это древнее место сбора юкагиров, куда после длинной студеной зимы и ледохода они спускались с Коркодона или поднимались с низовьев Колымы на лодках, чтобы вместе встретить долгожданное лето, решить хозяйственные и семейные вопросы.

     Неожиданности не заставили себя ждать. Мы спутали основное русло с протокой и вышли на сплошные мели и перекаты. Глубина здесь местами не более 20 сантиметров, и пока мужчины тащат лодку по мелям и перекатам, мы с Ику перетаскиваем по косе выгруженный багаж. День ласковый и солнечный, вода в Ясачной гораздо теплее, чем в Колыме, и мы с удовольствием бредем по солнечному песку, а потом  где по щиколотку, где по колено в кристально-прозрачной воде. Потом, уже в Нелемном, нам расскажут, что мы далеко не первые и не единственные, кто познакомился с этой протокой. И хотя змей в этой местности нет, протока названа Змеиной, вероятно, из-за извилистого русла и коварного характера. По счастливой случайности мы не попали в Прорву; в этом случае наше путешествие закончилось бы там, где и началось – в Зырянке.

     Нелемное расположено на высоком крутом берегу над самой рекой. На сегодняшний день это единственное в мире национальное село верхнеколымских, или таежных, лесных юкагиров, центр их культуры. О существовании Нелемного известно еще с 1786 года, когда сюда на лодках приходили из Верхнеколымска капитан Иосиф Биллингс и Карл Мерк – участники Географической и астрономической экспедиции, снаряженной Екатериной Второй для изучения северо-восточной части Российской империи. Тогда Нелемное располагалось  в 70-ти километрах выше от устья Ясачной около устья реки Рассоха (Рассоха – часто встречающееся название рек в Магаданской области и Якутии) и называлось Нунгаданангиль. Позже поселок дважды менял свое расположение, спускаясь вниз по Ясачной.

    В период коллективизации более многочисленная группа ясачненских юкагиров, состоящая в родственных связях с коркодонцами, оказалась в менее тяжелых условиях. В 1930 году юкагиры, кочевавшие по Ясачной и ее притокам, объединились в товарищество «Юкагир». Пройдя все этапы советизации, коллективизации, строительства социализма и перестроечный период, они частично сохранили свою национальную культуру и язык. С изменением административно-территориального деления и образованием в 1953 году Магаданской области, колхоз «Светлая жизнь», выросший из товарищества «Юкагир», был передан в Верхнеколымский район Якутии. Традиционные связи ясачненских и коркодонских юкагиров с переходом на оседлый образ жизни стали носить эпизодический характер и к настоящему времени прекратились.

    В настоящее время многонациональное население Нелемного составляет около 300 человек, из них только половина – юкагиры. Поставленный в тяжелейшие условия по экологическим, социальным и социально-экономическим причинам, юкагирский народ исчезает с лица планеты Земля, унося с собой свою замечательную культуру.

   

С семьей Афанасия Егоровича Солнцева, у которого мы с Ику останавливаемся, я познакомилась несколько лет назад в свой первый приезд сюда. Это многодетная семья, в которой уже есть внуки, и в доме всегда людно, шумно и весело. Нам отводят комнату, и, устроившись и наговорившись с хозяевами, мы отправляемся к жителям Нелемного  в гости, чтобы пообщаться и договориться о будущей работе.

  

Нелемное состоит из одной улицы, к которой примыкают несколько переулков. Улица носит имя выдающегося сына юкагирского народа, общественного деятеля, основоположника юкагирской литературы, исследователя юкагирской культуры Тэки Одулока (Николай Иванович Спиридонов). Это же имя носит средняя школа и национальная община. Кроме школы, в Нелемном  есть детский сад, клуб, почта, пекарня, магазин, фельдшерский пункт, котельная и поссовет. Все взрослое население, особенно его мужская часть, заняты охотой и рыболовством.

   Хранителями национальной культуры и языка являются старейшие жители Нелемного, работники школы и клуба. В клубе создан национальный ансамбль «Ярхадана» в трех возрастных группах: взрослые, школьники, детсадовские ребятишки. Из-за отсутствия худрука сегодня «Ярхадана» переживает не лучшие времена, но не так давно юкагирские песни и танцы в исполнении ее артистов видели и слышали и в Москве, и в Париже.

   

Центром восстановления, сохранения и развития юкагирской культуры в Нелемном стала средняя школа. В школе преподается юкагирский язык. Учителем Елизаветой Ивановной Дьячковой разработана программа экспериментального курса «Юкагирская национальная культура». Программа охватывает 5 – 11 классы; предмет введен в учебный план школы и преподается с 1993 года по сегодняшний день. В школе есть свой музей и кабинет этнографии, где в предметах быта и одежды представлены очень интересные образцы юкагирской материальной культуры.

    Первого учителя в Нелемном (и в Сеймчане)– Панкратия Иовича Борисова, который в начале 30-х годов собирал в свою школу полуголодных и полураздетых юкагирских ребятишек, – здесь хорошо помнят, знают и любят. Это имя – одна из самых крепких нитей, связывающих Нелемное с Сеймчаном и Сеймчанским музеем.

   Большой интерес, особенно у Ику,  вызывает само село.

     

Урасу, древнее летнее жилище юкагиров, по-прежнему можно увидеть и в Нелемном, и на семейных охотничьих участках-заимках. Этими коническими домиками из жердей, крытых корой лиственницы или берёзы, хозяева охотно пользуются и сегодня.  В прежние времена верхнеколымские юкагиры пользовались такими жилищами с конца зимы и до осени, охотясь на диких оленей и лося и занимаясь рыболовством. Урасу было легко транспортировать; иногда крыли ее продымленными водонепроницаемыми оленьими шкурами. Установка, устройство очага и спальных мест, забота об урасе были обязанностью женщин.

    Заготовив осенью для еды достаточно рыбы и дичи, юкагиры старались не кочевать и проводили зимнее время в бревенчатых хижинах-полуземлянках. Но из года в год запасы пищи кончались задолго до наступления теплых дней, и тогда юкагирская семья покидала свое зимнее жилище для изнурительной кочевки в поисках пропитания. Не имея оленей, использовали собак, и часто вместе с собаками (или вместо них) сами тащили переполненные нарты. В нартах, кроме груза, перевозили только самых маленьких детей, тяжелобольных и дряхлых стариков.

    Часть жителей на берегу реки, но уже нет купальщиков, которых мы видели днем. Зато появились рыбаки, в основном дети, и мы наблюдаем ловлю чебака.

    

Еще в середине 19 века здесь, на Ясачной, и в Колыме в изобилии ловились осетр, стерлядь, нельма, омуль, чир, муксун и пелядь. Рыба была основной пищей юкагирской семьи. Белорыбицу ели сырой; варили «черную» рыбу: налима, щуку, окуня. Не имея соли и не будучи привычны к ней, летом заготавливали юколу, которая могла храниться до года без потери качества. Рыбу, пойманную осенью, в основном чира, замораживали в оболочке из льда. Для ловли использовали сеть из крапивы или из конского волоса, но последнюю нужно было покупать у якутов-скотоводов. Она была слишком дорога и часто недоступна для нищего юкагира. Из тальника делали загородки с ловушками для рыбы – мордами. Ими перегораживали реку во время хода рыбы. Из того же материала изготавливали неводы. Ловили рыбу и острогой, и удочкой. Леску сплетали из волокон крапивы, которую для этого месили и чесали деревянным гребнем. Такая леска была очень прочной и выдерживала тяжесть большой рыбы. Запасали рыбу не только для себя, но и для собак. Рыбью кожу использовали для изготовления обуви, предметов быта.

      

  Рыба и сейчас составляет основной рацион у юкагиров. Правда, осетр, нельма и омуль попадаются значительно реже, но чиров после ледостава ловят в достаточном количестве. В летних уловах нынче больше сига, каталки (сибирского чукучана) и чебака. Интересно то, что хариус не пользуется здесь популярностью, его относят к «черной» рыбе.  Искусство приготовления юколы по-прежнему на высоте. Ее делают почти из любой рыбы, иногда слегка коптят, и она очень вкусна.

    Как транспортное средство по своим дорогам-рекам юкагиры использовали лодки, изготовленные из древесины тополя. Какие из них пользовались особой популярностью, видно из следующего противопоставления:

               Человек сделал эксиль (ветку, лодку из 3-х досок) – Сатана сделал анабускаа (лодку-долбленку, стружок).

                Человек сделал карбас (лодку для перевозки груза) – Сатана сделал мино (плот).

                 Человек сделал угурче (лыжи, подбитые камусом) – Сатана сделал колисьэ (лыжи-голицы).

       Охотясь на мелкого пушного зверя, ставили черканы, на куропатку – петли, на зайца и крупного зверя – ловушку из бревен (шашил, пасть). В настоящее время шашил ставят только на росомаху, а черканами и петлями пользуются мальчишки, постигающие азы охотничьего искусства. Импортные моторы и «Бураны» не смогли вытеснить лодки-ветки и лыжи. Они по-прежнему в ходу, только мастеров, умеющих сделать лыжи по всем правилам, почти нет. В старину их делали из древесины березы, и на изготовление одной пары лыж уходило до 2-х лет. Заготовки для лыж несколько раз подолгу вымачивали и сушили; при помощи специального устройства или сыромятины придавали им загнутую форму, натягивали сырой с кровью камус. На нижней стороне они обязательно должны были иметь выемку-желобок: она скрадывала звук, и на таких лыжах можно было очень близко подкрасться к лосю.

   Береза – поньхараа – дерево юкагиров. Из бересты, которую заготавливали в период с 15 мая по 15 июня, учитывая ее прочность, долговечность, гигроскопичность и термичность, делали посуду, игрушки, лодки, берестяные чумы. Предметы быта из бересты любовно украшали орнаментом. Науке известны древние юкагирские рисунчатые письма на бересте (шангар шорилэ, или тос), которые кочующие семьи оставляли своим одноплеменникам в условленных местах, рассказывая таким образом о своих передвижениях и значимых событиях в семье. Иногда при помощи шангар шорилэ молодые люди объяснялись друг другу в любви.

     Когда я пыталась найти какие- либо следы этих юкагирских писем, жительница Нелемного Акулина Васильевна Слепцова рассказала мне, что еще в начале прошлого века подобные письма были в ходу, только их не рисовали ножом на бересте, а выкусывали зубами на берестяных пластинках разные цветы и передавали эти своеобразные открытки родственникам и возлюбленным на Коркодон.

    Время в Нелемном летит незаметно. Дни заполнены работой в школьном музее и кабинете этнографии, встречами и беседами. Вечером мы берем удочки, идем на Ясачную и самозабвенно таскаем чебаков. Йэльодьо Погиль по-прежнему благосклонен к нам, и по-прежнему весь мир залит ослепительным солнечным светом.

  

Юкагиры – солнцепоклонники, и день летнего солнцестояния – основное годовое празднество, на котором испрашивают милость Солнца и Неба на весь год. Для проведения  этого национального праздника – Шахадьибэ – в окрестностях Нелемного построена лучистая арка. Жена Афанасия Егоровича Ольга проводила меня туда. Нижние ветви лиственницы, ближней к арке, все в красных лоскутках. Это подарки Йэльодьо Погилю и Хозяину этой местности. По совету Ольги я,  мысленно обратившись с просьбой к могущественному Солнцу, трижды прохожу в арку и добавляю на ветку свой лоскуток. 

  

Символическое изображение Солнца,  сакральный круг – любимый мотив в украшении юкагирской национальной одежды. Одежду веками шили из кож и шкур животных, используя в качестве отделки мех зайца, горностая, белки, лисы, иногда собаки. Для мужской одежды могли использовать мех росомахи. По древним  легендам, Божество Огня спустилось к юкагирам в настоящей юкагирской одежде, чтобы показать им, какой она должна быть. Но на сегодняшний день никто не знает, какой она была, и нет никаких археологических находок, дающих представление о ней. К приходу сюда русских служилых людей в середине 17 века юкагиры уже носили одежду тунгусского типа. Одежда была повседневная, промысловая и ритуальная. В зимней одежде использовали меньше украшений, чем в летней. В комплект входил распашной кафтан, передник, пояс, штаны, обувь, шапка, шарф и перчатки. Женская одежда во многом была одинакова с мужской, отличаясь от нее украшениями и длиной. Народная традиция запрещала юкагиркам показывать тело, носить короткую одежду, ходить босиком, без шапки или косынки при посторонних. Одежду декорировали не только мехом, но и белыми полосками рыбьей кожи, цветной тканью. Любимыми цветами были «солнечные»: красный, оранжевый, желтый. Украшали одежду вышивкой жилами или волосом оленя или лося. Иногда в декоре использовали окрашенный пищевод собаки. Обязательным элементом женской одежды было грудное солнце, выполняющее  роль оберега. Юкагиры, чьими вечными спутниками были холод и голод, в изобилии окружали себя оберегами. Это и полоски красной ткани в верхней части кафтана, символизирующие солнечный, небесный дождь; и непременная бахрома на женском переднике (в ней запутывается нечистая сила); и рожки из кожи или бересты на шапке (они отгоняют злых духов и болезни); и любимый мотив вышивки «солнышко». Это зимние островерхие шапки мехом наружу, которые шили для детей, больных и стариков.

   Для летней одежды часто использовали кожу птиц с перьями и рыб.

  

Кроме музея и кабинета этнографии, настоящий национальный костюм, мужской и женский, мне удалось найти только у Акулины Васильевны Слепцовой – мастерицы, хранительницы юкагирской культуры и языка.

   Из кожи, снятой с лапок лебедя, гуся и утки, из кожи гагары с перьями, из ровдуги (замши)  юкагирские женщины  шьют сумочки для мелких личных вещей и рукоделия – индьиргии, украшая их бисером, цветной тканью и полосками из кожи. Символическое изображение лиственницы на такой сумочке – пожелание здоровья, долгой и благополучной жизни. В некоторых изделиях в качестве оберегов сохранены коготки птиц. Из рыбьей кожи тоже шили сумочки – анин-абут. Их использовали, если нужно было что-то сохранить в сухом виде. Сегодня они вышли из употребления, также как игрушки из кожи рыб и погремушки из зоба птиц.

    Ежедневные звонки в Зырянку не очень утешают. Вал отремонтировали, но предупредили, что подниматься с ним так далеко вверх по реке опасно, потому что он  может снова выйти из строя. Нам нужно искать другой транспорт.

    Работа окончена. Мы прощаемся с жителями Нелемного. Вещи уже уложены, и лодка ждет у причала. Я бегу к Ясачной, чтобы попрощаться с ней здесь, в Нелемном. Над  песчаным дном, едва заметно шевеля плавниками, неторопливо идет косяк чебака. Он движется и движется нескончаемым потоком, совершая предназначенный ему путь.

   Что ждет нас? Я не знаю. Я не знаю, что мы несколько дней будем метаться по Зырянке в безуспешных попытках найти надежный транспорт в Сеймчан или хотя бы дозвониться туда, потому что нас там давно потеряли; что Ику придется звонить и менять билеты на самолет и бронь в гостинице; что судьба подарит мне случайную встречу с моей однокурсницей, с которой мы не виделись полжизни, и она поможет нам найти лодку в Сеймчан и надежного капитана. И, полные нетерпения, подгоняемые обстоятельствами, мы, наконец, на ночь глядя уйдём из Зырянки и увидим разоренную медведем заимку, где планировали переночевать; мы  будем идти на лодке по Колыме до глубокой ночи, а потом Валера, наш новый капитан и охрана, постелет нам ветки на косе безымянного острова, и мы забудемся тревожным сном;  утром мы проснемся, разбуженные штормовым ветром, и  в ужасе будем смотреть на почерневшую, взбесившуюся Колыму; и мы будем идти сквозь эти жуткие волны, собирая на себя все ветра и дожди; и к обеду, промокшие до нижнего белья, окоченевшие, в полузалитой водой лодке мы придем на Сугой; и в маленькой печурке задрожит, разгораясь, пламя, и крохотная голенькая девочка без волос улыбнется из огня; мы рухнем в спальники и провалимся в мертвый сон; к полуночи мы проснемся и у маленького оконца зажжем свечу; и в ее дрожащем пламени наши лица и души станут другими, и Вселенная станет ближе; и снова будут рассказы о юкагирах, и я буду жалеть, что диктофон надежно упакован в лодке;   и в темноте за окном будет тяжко стонать терзаемая ветром тайга; и, засыпая перед рассветом, я буду просить и просить всех христианских святых и всех юкагирских богов о милости; и они услышат меня; и, выйдя утром из избушки, мы увидим, как в полном безветрии клочья тумана бессильно повисли, зацепившись за зубья скал. И мы поймём – путь открыт.

    И за Сугоем, рассекая могучей грудью свинцовую воду, будто проводя черту между двумя мирами, перед нашей лодкой Колыму пересечет Священный Лось.

  

Это будет. Но я об этом еще не знаю. Я смотрю в зеленоватые воды Ясачной и вижу, как…   тени становятся все длиннее, из серо- голубых превращаются в синие. Скоро они исчезнут, сольются с наступающей ранней ночью, которая уже ползет от сопки к руслу заледеневшей реки. Там, впереди, легкий туман (Мороза? Времени?), где скоро скроются нарты, оставляющие на вечном снегу призрачный след. Впереди упряжки и возле – человеческие фигуры. Бесшумное дыхание людей и собак едино с безмолвием Колымы, и только слабый скрип полозьев и лыж нарушает его. Это, изгнанные голодом из зимнего поселения, сквозь дымку веков кочуют  юкагиры, надеясь, что Хозяин Земли – Лэбиэн Погиль – пошлет им охотничью удачу. Затерявшиеся в ледяной пустыне, они скоро перейдут свою Реку и скроются из глаз – дети Солнца, уходящие от нас за грань бытия.

               

                                                        

      Литература:

          В. И. Иохельсон «Юкагиры и юкагиризированные тунгусы»; Новосибирск «Наука» 2005г.

          В. И. Иохельсон «Материалы по изучению юкагирского языка и фольклора, собранные в Колымском округе»; Якутск: Бичик, 2005г.

          В. А. Туголуков «Кто вы, юкагиры?»; Москва, изд. «Наука» 1979г.

          Л. Н. Жукова «Одежда юкагиров. Учебное пособие»; изд. «Якутский край» 1996г.

          П. Е. Прокопьева «Изучение юкагирского фольклора в школах Саха (Якутия)»; Нерюнгри, 2003г.

          Е. И. Дьячкова «Юкагирская национальная культура. (Программа для 5-11 классов)». Якутск, 2004г.

          Собственные исследования автора.